Предлагаемый Вашему вниманию очерк, взят из книги "Михаил Шаповалов: Избранное". В этой книги собраны почти все критические статьи Михаила Анатольевича. Темы, которых касается известный поэт и литературовед обширны. Есенин, Маяковский, Карамзин, Пушкин, Рубцов - вот не полный список имен, чье творчество затрагивает наш земляк. Тот кто не равнодушен к русской культуре обязательно найдет для себя много нового. Книга рекомендуется, особенно, преподавателям школ и вузов. Очерк об Адаме Мицкевиче - блестящая попытка Михаила Шаповалова взглянуть на, казалось бы, не зыблемое имя поэта с современной точки зрения.
Адам Мицкевич	НАШ МИРНЫЙ ГОСТЬ НАМ СТАЛ ВРАГОМ…	Александр  Пушкин

 

            В 1834 году Пушкин написал стихотворение «Он между нами жил...» о польском поэте Адаме Мицкевиче. Отрывок этот входит в большинство однотомников Пушкина, но крайне скудные комментарии к нему (если они присутствуют вообще) лишают читателей полного понимания пушкинского текста. Фигура Мицкевича преподносится до сих пор в тонах благородных и жертвенных, которые придало ей за счёт умалчивания литературоведение «социалистического реализма». О польском поэте пишут как о революционере-демократе. Судьба Мицкевича (1798 - 1855), трагичная и по-своему поучительная, стоит того, чтобы о ней вспомнили мы, русские, на развалинах «дружбы народов».

            «Гроза двенадцатого года» оставила в памяти Мицкевича яркую картину вторжения в Литву Великой армии Наполеона. Подобно многим соотечественникам, Мицкевич до конца дней своих верил в то, что Наполеон намеревался дать Польше свободу. Между тем французский император говорил тогда: «Я хочу в Польше лагерь, а не форум. Я равно не позволю ни в Варшаве, ни в Москве открыть клуб для демагогов».

            Студентом Виленского университета Мицкевич входит в «Общество филоматов», которое имело в виду нравственные, просветительные и научные цели. Однако неосторожные юнцы затрагивали и политические темы. Их упражнения в ораторском искусстве привлекли к ним внимание профессиональных заговорщиков, врагов господствующего порядка. Пошли по рукам антиправительственные статейки и запрещённые стихи. Возник «Союз филаретов», и Мицкевич принял в нём участие. В классах виленской гимназии и на городских стенах замелькали призывы дать Польше конституцию. В октябре 1823 года молодого поэта-романтика, учителя латинской словесности, арестовывают. Несколько месяцев Мицкевич проводит в тюрьме под следствием, пока суд не принял решения о высылке его в Россию.

            Северная Пальмира произвела на Мицкевича впечатление потрясающее. Проходя мимо Медного всадника, он не мог не видеть в фигуре Петра, топчущего конём змею, грозный символ. В Петербурге Мицкевич заводит знакомства с самыми разными людьми, прежде всего с поляками, и среди них - Ф. Булгарин и магистр масонской ложи Белого орла Ю. Олешкевич. Как единомышленника приняли его в свой круг и будущие декабристы: К.Рылеев, А.Бестужев и другие. Мицкевич посещает их сходки, слушает дискуссии и... молчит. Если сердце его и откликалось на пылкие речи о свержении тирана, о свободе, то личный опыт учил осторожности.

            Влиятельные друзья выхлопотали для Мицкевича временное пребывание на юге. Заговорщики используют его как курьера, для передачи секретных писем. С февраля по октябрь Мицкевич живёт в Одессе (с выездом в Крым), где посещает театр, балы, званые обеды, заводит любовные интрижки, пишет «Крымские сонеты». Он уже знает имя Пушкина как автора крамольных стихов, которые читал ему Рылеев... Власти предписывают ему явиться в Москву; в пути он узнаёт о таинственной кончине Александра I в Таганроге.

            Разгром декабрьского восстания на Сенатской площади и волна арестов были восприняты Мицкевичем как продолжение «дела филаретов», как неизбежное.

            С Пушкиным Мицкевич познакомился в октябре 1826 года в Москве. По его отзыву, Пушкин «в разговоре очень остроумен и увлекателен, он много и хорошо читал, знает новейшую литературу; его понятия о поэзии чисты и возвышенны. Написал теперь трагедию «Борис Годунов»... несколько сцен в историческом жанре, они хорошо задуманы, полны прекрасных деталей». Поэты стали часто встречаться и составляли интересную пару: небольшого роста, быстрый в движениях Пушкин, чьё лицо внезапно озаряла белозубая улыбка, и сдержанный, немногословный Мицкевич с выразительным взглядом из-под чёрных бровей. Впрочем, шутку он понимал. Рассказывают, что, встретив как-то Мицкевича на улице, Пушкин посторонился и сказал: «С дороги, двойка, туз идет!» На это Мицкевич мгновенно ответил: «Козырная двойка и туза бьёт!»

            Славу Мицкевичу в салонах Москвы и Петербурга принесли его импровизации. Объявив тему, он начинал говорить ритмизованной французской прозой, горящие глаза словно бы вглядывались во мглу десятилетий. Ни на минуту не прерываясь, он вписывал громоздкие романтические образы в ряд исторических фактов и географических подробностей, и голос его, казалось, принадлежал не ему, а кому-то, говорящему за него... Гости, подогретые шампанским, были поражены. Ничего подобного им не приходилось ни видеть, ни слышать. Импровизатор привёл Пушкина в восторг.

            Пушкин в присутствии Мицкевича говорил и шутил меньше обычного, не забирал внимания на себя.

 

Мирный, благосклонный,

Он посещал беседы наши. С ним

Делились мы и чистыми мечтами

И песнями (он вдохновен был свыше

И свысока взирал на жизнь). Нередко

Он говорил о временах грядущих,

Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся.

«Он между нами жил...»

 

            В России Мицкевич плодотворно работал над стихами. Вышли в свет «Сонеты» (1826), «Конрад Валленрод» (1828), двухтомник «Стихотворения» (1828). Поэтический дар Мицкевича давал все основания считать его лучшим поэтом Польши. Князь Вяземский помог ему провести поэму «Конрад Валленрод» через цензуру и призвал русских поэтов в статье «Сонеты Мицкевича» переводить стихи польского собрата по перу. «Конрад Валленрод» привлёк внимание Пушкина. Сам автор назвал поэму «политической брошюрой». Имя её героя аукалось с другим именем - Кондратий Рылеев, и повествование о порабощённой Тевтонским орденом Литве казалось развёрнутым иносказанием о днях нынешних. Пушкин перевёл отрывок из поэмы («Сто лет минуло, как Тевтон...»).

            «Жизнь моя, - сообщал Мицкевич в частном письме, - течёт однообразно и, сказал бы, пожалуй, счастливо - настолько счастливо, что боюсь, как бы завистливая Немезида не уготовала мне какие-нибудь новые беды. Спокойствие, свобода мысли (по крайней мере, личная), порою приятные развлечения... утром читаю, иногда - редко - пишу, в два или три обедаю или одеваюсь, чтобы отправиться на обед; вечером езжу в концерт или ещё куда-нибудь и возвращаюсь чаще всего поздно». Благодаря поручительству Ф.Булгарина перед Третьим отделением, Мицкевичу разрешили выезд из России. В мае 1829 года он тепло простился с московскими и петербургскими друзьями.

            Начались странствия Мицкевича по Европе, насыщенные встречами и размышлениями. В Берлине он слушал лекции Гегеля; в Веймаре беседовал с Гёте; в Риме он познакомился с Луи Бонапартом (будущим императором Франции) и с жаром импровизатора говорил о негаснущей звезде Наполеонов... Однако «завистливая Немезида» не дремала.

            В ночь с 29 на 30 ноября 1830 года в Варшаве вспыхнуло антирусское восстание. На транспарантах восставших были надписи из стихов Мицкевича. Он понимал: его ждут в Польше, его место там - но почему-то медлил. Позднее он оправдывался: «Бог не позволил мне быть хоть каким-либо участником в столь великом и плодотворном для будущего деле». Но должно признать: ссылка на Бога - всего лишь риторика. Вот факты. Только через полгода с начала военных действий Мицкевич под чужим именем приблизился к польской границе. И снова проявил нерешительность, похоже, не веря в успех восстания. Под ударами русских войск поляки отступали. К тому же поэта настиг очередной любовный недуг: у него завязался роман с графиней К.Лубенской. Страстные ночи в Будзищеве перемешались с азартной осенней охотой и весёлыми пирами... 8 сентября 1831 года Варшава капитулировала.

            Пушкин внимательно следил за развитием «польских событий». Его особенно возмущало то, что во внутреннюю политику Российской империи (куда с 1815 года входило и Царство Польское) вмешиваются «витии» со стороны. Боясь усиливающейся роли России в Европе, левые депутаты во французском парламенте (Лафайет и другие) требовали от своего правительства вооружённой поддержки полякам. Назревала европейская война. Пушкин полагал, что «теперешние обстоятельства чуть ли не так же важны, как в 1812 году». Былой вольтерьянец и республиканец, Пушкин сильно изменился в своих воззрениях на мир за последние годы. Он достиг зрелости: видел связь времён и событий, мыслил как человек государственный, как поэт русский. Прямым откликом на «спор славян между собою» явились стихи Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Не унижая, не проклиная поляков, Пушкин обращается к тем, кто раздувал польский пожар:

 

Но вы, мутители палат,

Легкоязычные витии;

Вы черни бедственный набат,

Клеветники, враги России!

Ваш бурный шум и хриплый крик

Смутил ли русского владыку?

Скажите, кто главой поник?

Кому венец: мечу иль крику?

«Бородинская годовщина»

 

            Внутренняя энергия пушкинских стихов такова, что за вопросами уже читался ответ.

            Камень лёг на сердце Мицкевича. Ему было стыдно смотреть в глаза участникам кампании. Он жадно слушал рассказы повстанцев и перекладывал их в стихи, чтобы быть вместе с ними хотя бы в словах. Но чувство вины не проходило. Когда в одном собрании он встал и крикнул, что следовало бы всем погибнуть, а не сдавать Варшавы, то в ответ услышал ироническую реплику из уст генерала Малаховского, подписавшего капитуляцию: «Не для того ли, чтобы вы могли, рассевшись на руинах, воспевать погребённых?»

            Есть основания полагать, что Мицкевич читал «Клеветникам России» и «Бородинскую годовщину». Об этом свидетельствует его послание «Русским друзьям» (стихотворные строки приводятся в подстрочном переводе): «Если до вас издалека от вольных народов на север дойдут эти жалобные песни и отзовутся над страною льдов, пусть возвестят они вам вольность, как журавли возвещают весну. Узнаете меня по голосу... Пока я был в оковах, ползая тихо, как уж, я хитрил с тираном, но вам открыл я то, что таилось в душе, и для вас всегда хранил кротость голубя. Теперь я выливаю в мир кубок яда. Едка и жгуча горечь моей речи, горечь, высосанная из крови и слёз моей отчизны; пускай же она ест и жжёт не вас, но ваши оковы. А кто из вас посетует на меня, я встречу его жалобу как лай собаки, которая так привыкла к ошейнику и так терпеливо и долго его носила, что готова кусать руку, срывающую его».

            Послание весьма красноречиво. Россия для Мицкевича отныне «страна льдов», где всё живое оледенело. Как будто не общался он, ссыльный, с лучшими умами России. Как будто не испытал сердечное тепло русского гостеприимства. Мицкевич отныне игнорирует собственные признания, что жилось ему в России счастливо, что в России сопутствовали ему «спокойствие, свобода мысли... приятные развлечения...». Пишет: « Я был в оковах». Каких?.. Он даже не ходил на службу, московский генерал-губернатор князь Д.Голицын смотрел на это сквозь пальцы. И наконец, о какой «кротости голубя» заявляет польский поэт, если тут же готов уподобить недавнего друга-москаля собаке?.. В это время Пушкин, верный дружбе, перевёл две баллады Мицкевича: «Воевода» и «Будрыс и его сыновья».

            Летом 1834 года из-за границы вернулся в Россию С.Соболевский и подарил Пушкину четырёхтомник Мицкевича.

            Прочитав послание «Московским друзьям», Пушкин набрасывает отрывок «Он между нами жил...».

            Эту начальную строку охотно цитируют по всякому поводу, но в характеристике Мицкевича, которую даёт ему Пушкин, важны и последние строчки:

 

...Он

Ушёл на запад — и благословеньем

Его мы проводили.

-  Но теперь

Наш мирный гость нам стал врагом -

и ядом

Стихи свои, в угоду черни буйной,

Он напояет. -  Издали до нас

Доходит голос злобного поэта,

Знакомый голос!..

 

            После смерти Пушкина возник было слух: Мицкевич в Париже ищет Дантеса, чтобы вызвать его на дуэль, отомстить за друга. Слух не подтвердился. Однако в журнале «Ле Глоб» Мицкевич опубликовал некролог о Пушкине, где, в частности, писал: «Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека, заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений». Мицкевич, как видим, признавал прозорливость и профессионализм Пушкина-политика. Присутствуют в некрологе и другие точные наблюдения о Пушкине: «...Он ныне более любил вслушиваться в рассказы народных былин и песней и углубляться в изучение отечественной истории... он окончательно покидал чуждые области и пускал корни в родную почву... Он любил обращать рассуждения на высокие вопросы - религиозные и общественные... Очевидно, поддавался он внутреннему преобразованию».

            Мицкевич жил теперь в Париже (наезжая на время и в другие места). Вышла в свет его большая поэма «Пан Тадеуш» (1834), после чего ему не удалось создать в поэзии ничего ей равного. В среде польской эмиграции он держался обособленно, писал преимущественно памфлеты и статьи, читал лекции. Попытка выступить в качестве драматурга на французской сцене провалилась. В душе Мицкевича накапливались мистические сумерки, и настроение колебалось от отчаяния до безудержного гнева. Его прежняя романтизация потустороннего («Дзяды») трансформировалась в новое «пророчество». В Колеж де Франс, где он читал курс славянских литератур, Мицкевич вдруг заговорил о мессианской роли Израиля, который объединит три народа: еврейский, французский и польский. Канонический католицизм его больше не устраивал. Вместе с опасным шарлатаном А.Товянским он организовал секту «Коло». Власти были вынуждены принять меры: Мицкевича лишили кафедры, а Товянского выслали из Франции.

            Мицкевич не переставал искать случая искупить свою вину за неучастие в мятеже 1831 года. Когда Италия поднялась против австрийского владычества, он создает Польский легион для поддержки итальянцев. Поляки приняли участие в летней кампании 1848 года, пока на стороне Австрии не выступила Франция. Воевать против страны, предоставившей им убежище, поляки не могли, и легион сложил оружие. В самой Франции было подавлено парижское восстание, к власти пришел Лун Наполеон, объявленный президентом.

            После неудачи с легионом Мицкевич вернулся к активной политической деятельности в Париже. Создаётся журнал «Народная трибуна». На открытии его побывал Александр Герцен, в «Былом и думах» есть интересные записи о Мицкевиче. «...В нём оставалось что-то неприязненное к России, - отмечал Герцен. И далее: - Мицкевич свёл свою речь на то, что демократия теперь собирается в новый открытый стан, во главе которого Франция, что она снова ринется на освобождение всех притеснённых народов, под теми же орлами, под теми же знамёнами, при виде которых бледнели все цари и власти, и что их снова поведёт вперёд один из членов той венчанной народами династии, которая как бы самим провидением назначена вести революцию стройным путём авторитета и побед». Экзальтированный трибун, призывающий Францию повторить походы Наполеона, Мицкевич попадал под пушкинское предупреждение:

 

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

«Клеветникам России»

 

            Пути и перепутья Мицкевича вели его к финалу, о котором предпочитало помалкивать советское литературоведение. Можно без преувеличения сказать: главным стержнем эмигрантского существования Мицкевича была жажда мщения.

            Шла Крымская война. В союзе с Турцией против России выступили Великобритания, Франция и Сардинское королевство. Осенью 1855 года Мицкевич прибыл в Стамбул для формирования нового Польского легиона. Войска располагались в Бургасе. Над палатками развевалось знамя, на котором с польским крестом кощунственно соседствовал турецкий полумесяц. Разве не знал Мицкевич, сколько бед принесли турки Польше? Знал, конечно, но готов был заключить союз хоть с чёртом, лишь бы против России.

            Однажды во время смотра отрядов Мицкевич увидел всадников с характерными лицами. И тогда он решил создать Еврейский легион, потому что бездомные евреи так же ненавидят Россию, как рассеянные по Европе поляки. Поэту грезился возрождённый и вооружённый Израиль в унии с Речью Посполитой. Ученик Мицкевича Леви повёл переговоры с еврейскими старостами в Стамбуле о наборе волонтёров.

            Но судьбе было угодно, чтобы Мицкевич не пролил русской крови: в конце ноября он скоропостижно скончался от холеры.

            Стихотворение Пушкина «Он между нами жил...» обрывается скорбным восклицанием: «Боже! освяти в нём сердце правдою Твоей и миром...» Стихотворение осталось не оконченным, словно Пушкин ждал примирения.